Глава 27

Эмме говорили, что с Сайресдюн открывается великолепный вид, и, стоя на вершине этого холма и глядя вдаль, она не могла с этим не согласиться. Впрочем, открывавшаяся ее взору картина была обманчива, поскольку почти заставляла ее поверить в то, что в Англии все мирно и спокойно.

Она немного отошла от своих спутников и теперь медленно обернулась, оглядывая поля и леса Мерсии, а также высокие холмы вдалеке, обозначавшие северный край графства Уэссекс, – все это было покрыто блестящим покрывалом рано выпавшего снега. Сейчас казалось, что Господь коснулся своим пальцем всего того, что было сожжено и разрушено войной, и оно снова стало прежним.

Но она знала, что это не так. Весной, а может, и раньше, снег уйдет, и тогда откроются лежащие внизу руины – разоренные деревни и сломанные жизни.

И подорванное доверие. Народ Англии полагался в своей вере на короля, а он ее не оправдал. Нельзя сказать, что он не пытался этого сделать, но от этого его полный провал не переставал быть провалом.

Она глубоко вдохнула чистый морозный воздух. Ярко-синее небо над ее головой было умыто солнечными лучами. Она пыталась найти обнадеживающие знаки во всей этой ослепительной красоте, но не смогла. Сознание того, сколько было потеряно за последние несколько месяцев, действовало слишком угнетающе.

– Я боюсь, – сказала она, признаваясь в этом самой себе, а также Уаймарк и отцу Мартину, которые пришли сюда вместе с ней.

Сейчас они уже присоединились к ней на самой вершине холма. Отец Мартин, скрестив перед собой руки и положив на них подбородок, заговорил.

– Всему свое время, миледи, – сказал он. – Сейчас, похоже, наступило время страха и слез.

– Вам и раньше бывало страшно, Эмма, мы все боялись. – Уаймарк коснулась ее руки успокаивающим жестом. – И все же мы живы и здоровы. Пока что, по крайней мере.

Эмма благодарно улыбнулась ей: подруге в любой ситуации удавалось найти крупицу золота, даже в мире, охваченном мраком и унынием.

– Я боюсь не за себя, – сказала она, – а за своих детей и твоего сына. Я боюсь за детей короля и за англичан, которых ждет суровая безрадостная зима. Я не вижу счастливого разрешения тем бедам, с которыми столкнулись люди, – с которыми столкнулись мы все. И, сколько ни вглядываюсь, не могу найти в своем сердце даже проблеска надежды.

– Тогда и не ищите их! – с жаром сказал отец Мартин. – Обратитесь к Богу. И попросите у него не надежды, а мужества и смиренного принятия ситуации.

«Вероятно, его слова были мудрыми», – подумала Эмма, и все же она не могла заставить себя полностью поверить ему. Он предлагал ей склониться перед волей Божьей, однако она была не в силах принять то, что разорение Англии происходит по воле Всевышнего. За этим стояла воля людей, и насаждалась она со всей немыслимой жестокостью, с какой один человек может относиться к другому. Иногда гнев захватывал ее настолько, что ее молитвы из просьб о милости превращались в вопли ярости.

Но отцу Мартину и Уаймарк она сказать об этом не могла. Каждый из них должен был найти свое утешение. Это правда, что существует множество вещей, за которые она благодарна Господу. Ее домочадцы были с ней уже несколько месяцев – Годива с няней, Уаймарк, отец Мартин и многие из тех, кто вместе с ней уходил из дворца в Хедингтоне и кто потом пожелал остаться с нею.

Они отправились с ней на зимний совет короля в этот дальний уголок на самом западе Англии, место, еще не тронутое врагом и тем опустошением, которое он нес за собой. Дочери короля со своими мужьями уже прибыли сюда. С Эльфой приехала ее маленькая дочь, которой сейчас было две зимы от роду. Хильда также проделала дальнее путешествие вместе с ними из Нортумбрии в сопровождении молодого вассала Ухтреда по имени Годрик, который искал ее руки и получил согласие. Их свадьба должна была привнести некоторую радость в рождественский сбор двора.

Три этелинга, однако, до сих пор не откликнулись на призыв короля, и это приводило ее в дурное расположение духа. Даже сейчас она вглядывалась в даль – сначала на север, затем на юг, – воображая, что может увидеть какие-то признаки их приближения. Глупо, конечно. Она находилась слишком далеко, чтобы разглядеть дорогу, по которой Эдвард будет ехать из Шропшира, или тот путь, по которому Этельстан и Эдмунд будут добираться до Лондона.

Отсутствие Этельстана в особенности наполняло ее душу мрачными предчувствиями. Он до сих пор не помирился со своим отцом и даже не разговаривал с Этельредом целый год. Впрочем, он сдержал слово, которое дал ей в Лондоне перед битвой при Рингмире: не погиб в бою, чтобы ублажить короля. Хотя он был ранен и рана его заживала долго и тяжело, но это нисколько не уняло гнев короля по поводу неповиновения сына. Король ежедневно требовал от Этельстана известий и сердился, когда не мог ничего узнать о нем. Они знали только, что он покинул Лондон и уже должен был приехать обратно, – вот только до сих пор не приехал.

Она выдумывала тысячи причин, которые могли задержать его, но, вероятнее всего, как ей казалось, именно неприязнь к отцу подталкивала его не выполнять приказы короля. Она молила Бога, чтобы она ошиблась. Молилась, чтобы он приехал, и как можно скорее. Его отцу был необходим совет каждого разумного человека, оставшегося в королевстве, если он на самом деле хотел найти выход из раздоров, засосавших их прошлым летом, – раздоров, которые весной начнутся вновь, если ничего не предпринять.

А если Этельстан не будет выполнять приказы, его отец станет рассматривать это как враждебные действия.

В итоге послали даже за Эдвардом, хотя король, который хотел держать сына вдали от нее, поначалу и противился этому. В этом сражении она одержала победу – с холодной рассудительностью представила все свои аргументы, один за другим, предварительно заручившись поддержкой всех высших священников, входивших в королевский совет. Сначала Идрик спорил с ней, но, когда понял, что на ее стороне более могущественная группировка, он переменил свое мнение. Очевидно, что Идрик предпочитал скорее переметнуться в противоположный лагерь, чем проиграть, независимо от того, о каком конфликте шла речь.

А конфликт в королевских покоях сейчас разгорелся нешуточный! Они с Этельредом выстраивали аргументы друг против друга, словно шеренги солдат, и порой она жалела, что много лет назад, перед тем как ее брат послал ее через пролив в качестве оружия против этого короля, он не подумал научить ее искусству ведения войны.

Когда они вернулись к королевскому дворцу, проехав мимо поставленных рядами палаток для небольшой армии вассалов, сопровождавших членов витена, она заметила, что над входными воротами появился новый штандарт.

Прибыл Эдвард.

Она оглянулась на Уаймарк, которая взглянула на нее с блестящими от радости глазами и сияющей улыбкой. Среди сопровождающих Эдварда должен был приехать и Роберт. Значит, прибыли оба ее сына.

Облако страха и напряжения, окутывавшее ее долгие месяцы, вдруг рассеялось. Она сдержала свое горячее желание сразу же побежать в королевские покои искать Эдварда, поскольку тот первым делом должен был воздать все почести королю, а ей не хотелось после долгой разлуки встретиться с сыном под неодобрительным взглядом Этельреда. Она подождет Эдварда на своей половине – она знала, что тот должен сам туда прийти. И пусть Этельред даже не надеется окончательно разделить их, как бы ему того ни хотелось.

Ей казалось, что прошла целая вечность, прежде чем ее сын наконец-то вошел в ее комнату; ей хотелось плакать из-за всех тех перемен, которые произошли с ним за последние два года. Он запомнился ей пухлым маленьким мальчиком, который любил сидеть, свернувшись клубочком, у нее на коленях, и слушать сказки, которые она ему рассказывала. Теперь ему было уже шесть зим от роду, и он стоял перед ней, высокий и стройный, но напряженный и неулыбчивый. Его тонкие волосы по-прежнему оставались белокурыми, но кудри, которые ей так нравились, были коротко подстрижены, отчего его лицо казалось еще более худым.